Lingwowed

«Общих основных признаков высказывания» выделяется девять. «1) смена речевых субьектов, 2) адресованность, обращенность высказывания, 3) завершенность высказывания, 4) отношение к действительности, к истине, 5) событийность высказывания (историчность), 6) экспрессивность высказывания, 7) новизна высказывания, 8) различение замысла и выполнения. 9) диалогические обертоны» (263). В итоговом тексте РЖ автор сосредоточен лишь на части из них. Как отмечает комментатор, в РЖ речи не идет о признаках 4 и 5, а признак 8 специально не выделен (585).

В тетрадях затронут и ряд других проблем, позже не получивших развития, что постоянно фиксируется Л. А. Гоготишвили. Среди них отметим проблему контекста и контекстных значений, в том числе проблему границ контекста (комментатор отмечает, что уже в 60-е гг. Бахтин хотел заниматься «близкими и далекими контекстами» (578)), проблему субьекта и предиката высказываний и пр. Эти проблемы лишь намечены. Может быть, если бы текст РЖ был закончен, они были бы там рассмотрены. Вскользь в черновиках ставится и вопрос о различиях значений предложения и высказывания: например, вопросительные или восклицательные формы предложений в высказываниях могут иметь совсем иное значение (243). При других терминах это несколько похоже на то, о чем писал А. Гардинер.

Надо коснуться еще одного аспекта подготовительных материалов к РЖ. Значительную их часть составляют выписки из лингвистических сочинений. В издании 1996 г. они опубликованы далеко не полностью, зато в комментариях дан их обзор, в частности, перечислен круг изученных Бахтиным авторов (566, 581–582). Он гораздо шире того, что представлен в итоговом тексте. Например, в РЖ ни разу прямо не назван В. В. Виноградов (при ряде несомненных скрытых намеков), но в подготовительных материалах он фигурирует неоднократно.

В целом круг используемых работ распадается на две части. Во-первых, это сочинения, разбиравшиеся еще в волошиновском цикле. Их авторов к началу 50-х гг. в большинстве (кроме лишь Шпитцера) уже не было в живых. Вновь присутствуют Ф. де Соссюр (уже разобранный в русском переводе), К. Фосслер, А. М. Пешковский. Полемическое отношение к ним сохраняется, хотя некоторые оценки, особенно в отношении Соссюра, меняются. Есть и фамилия Л. П. Яку-бинского. Лишь кратко упоминаемые в МФЯ В. фон Гумбольдт и А. А. Потебня теперь рассмотрены более внимательно, имеются ссылки на их работы. Сохраняется положительное отношение к Потебне, проявившееся и в статье 1945 г.: отмечена важность его подхода к проблеме отношения между говорящим и слушающим (209). Отмечу и присутствие среди конспектируемых авторов уже покойного Л. В. Щербы (247), проигнорированного в МФЯ.

Второй круг авторов—современные советские лингвисты. Видно внимательное изучение доходившей до Саранска литературы, особенно первых номеров только начавшего выходить в 1952 г. журнала «Вопросы языкознания» и появившегося в том же году первого тома «Академической грамматики русского языка». Наряду с лингвистами, имена которых и сейчас хорошо известны (В. В. Виноградов, Р. И.Аванесов, В. Н. Сидоров), встречаются уже забытые или полузабытые: Н. Н. Амосова, Е. Ф. Кротевич, Н. Г. Морозова и др. Часто именно у последних языковедов Бахтин находит наиболее близкие к себе идеи. В частности, отмечена формулировка Е. Ф. Кротевича о предложении как одном из звеньев в цепи высказывания (248).

Однако в целом, безусловно, отношение к построениям современных лингвистов у Бахтина критическое. Большинство концепций оцениваются как ухудшенный по сравнению с Соссюром «абстрактно-объективистский» подход к языку, не различающий язык и речевое общение, предложение и высказывание (пусть термин «абстрактный объективизм» ни в одном из саранских текстов не употребляется, но суть претензий Бахтина связана с этим). Например, приведена цитата из введения к «Академической грамматике» (текст Л. В. Щербы, после его смерти переработанный В. В. Виноградовым): «Основные языковые единицы, из которых состоит наша речь, имеющая целью сообщение другим наших мыслей». Бахтин комментирует: «При всех дальнейших рассуждениях эти „другие“, для которых только и существует речь, исчезают» (237). В другом месте критикуется точка зрения А. М. Пешков-ского и В. В. Виноградова о категориях времени и модальности как определяющих признаках предложения: «Эти категории в высказывании приобретают утверждающее значение, а не формально обобщенное, как в предложении» (245). Отмечена «путаница понятий» в «Академической грамматике», где смешиваются «речь», «диалект», «стиль» (264). Такая путаница констатируется и у В. В. Виноградова, который мог употребить как синонимы «модальные типы предложений» и «модальные типы высказываний» (277).