Lingwowed

Теперь взглянем с другой стороны: как один и тот же мастер перевоплощается в самых разных, очень несхожих между собой писателей.

Я уже говорила об О.Холмской – переводчице Хемингуэя. А вот в ее исполнении Диккенс.

Среди романов Диккенса, воссозданных по-русски кашкинцами, особое место занимает своеобразный детектив, широко известный у нас еще и благодаря телевидению, – незаконченная «Тайна Эдвина Друда». Создавалась «Тайна» художником в расцвете зрелости, сам Диккенс считал ее некоей новой для себя ступенью, и здесь от переводчика потребовалось находчивости и разнообразия красок, быть может, даже побольше обычного.

В переводе О.П.Холмской достоверно и притом легко, непринужденно переданы прихотливейшие, неожиданные переходы от просторечия к выспренности, от язвительности к лирике.

Речь каждого персонажа звучит в своем ключе.

…дела-то плохи, плохи, хуже некуда … Ну вот тебе, милый, трубочка! Ты только не забудь – цена-то сейчас на рынке страх какая высокая… Ох, беда, беда, грудь у меня слабая, грудь у меня больная (О me, О me, my lungs is weak… is bad)… трубочку изготовить … А уж он попомнит …

Так болтает старуха, торговка опиумом, содержательница притона для курильщиков, на первый взгляд воплощение старческой немощи и льстивой угодливости, а по сути фигура довольно загадочная, даже зловещая. По английской традиции просторечие выражается чаще всего ошибками грамматики и произношения (ye’ll вместо you’ll, dreffle вместо dreadfully). По-русски оно передано словами и оборотами: грудь слабая , а не легкие, страх какая и т. п. – и это самый верный и убедительный способ.

У Диккенса нередко кто-то говорит неграмотно, неправильно, а кто-нибудь другой или сам автор эту неправильность примечает. Тем самым она подчеркнута, существенна вдвойне, и ответственность переводчика двойная. В «Тайне…» это встречается на каждом шагу и, кажется, ничуть не затрудняет О.Холмскую:

– Он, видите ли, стал вдруг не в себе …

– Надо говорить «ему стало не по себе », Топ. А «стал не в себе» это неудобно – перед настоятелем…

В подлиннике игра на ошибке в форме глагола (he has been took a little poorly исправляют на taken ), в переводе один естественный, живой, но не очень уважительный оборот (разговор-то идет при почтенной особе, при настоятеле) заменен другим оборотом, тоже естественным, живым, но не столь просторечным. Тот же прием дальше:

…Так точно, сэр, не по себе, – почтительно поддакивает Топ. – …Видите ли, сэр, мистер Джаспер до того задохся (was that breathed)…

– На вашем месте, Топ, я не стал бы говорить «задохся»… Неудобно – перед настоятелем.

– Да, «задохнулся » (breathed to that extent ) было бы, пожалуй, правильнее, – снисходительно замечает настоятель, польщенный этой косвенной данью уважения к его сану.

Подобные примеры непринужденной игры можно приводить десятками.

Топ продолжает описывать «припадок» мистера Джаспера, главного героя (злодея) романа: Память у него затмилась (grew Dazed). Это слово Топ произносит с убийственной отчетливостью (и курсив тут авторский!)… – даже боязно было на него смотреть… Ну, я его усадил, подал водицы , и он вскорости вышел из этого затмения (However, a little time and a little water brought him out of his Daze). Мистер Топ повторяет этот столь удачно найденный оборот с таким нажимом (прибавляет автор), словно хочет сказать: «Ловко я вас поддел, а ? Так нате ж вам еще раз !»